НАЗАД	ОГЛАВЛЕНИЕ	ВПЕРЁД

УТКИ (Anas)

 

 

Утки распространены по всему земному шару, но виды их многочисленнее в жарком и умеренном поясах, чем в холодном. Они населяют моря и пресные воды, часто также забираясь высоко в горы. Некоторые виды ходят так же хорошо, как гуси; другие неуклюже переваливаются. Все они искусно плавают, но ныряют не очень хорошо, подниматься могут как с воды, так и с суши. Голос у одних видов чист и благозвучен, у других — квакающий или крякающий. Внешние чувства уток развиты, по-видимому, превосходно. Умственные способности слабее, чем у гусей, хотя и неплохи. Утки боязливы и недоверчивы, но не так умны и предусмотрительны, как гуси. Пища их смешанная и добывается обыкновенно только в сумерки и ночью; они охотно едят нежные кончики листьев, клубни, семена, травы и хлебные злаки, болотные растения, насекомых, червей, пресмыкающихся, рыбу, мясо более крупных позвоночных и даже падаль.

 

Самки охотно устраивают свои гнезда близко одно к другому; некоторые виды образуют даже целые общества, занятые высиживанием. Гнездовье, где удобно можно скрыть гнездо, предпочитается всем прочим, немногие гнезда устраиваются и на открытом месте. Некоторые виды гнездятся в норах или в расщелинах скал, другие — в дуплах деревьев, третьи — на ветвях. Кладка состоит из довольно большого числа яиц; высиживание продолжается 21 —24 дня. Утята с первого же дня своей жизни очень ловки и подвижны; они отлично бегают, ловко плавают, ныряют и прилежно ловят насекомых.

 

От орла до ястреба все быстро летающие хищники преследуют взрослых уток. Лисицы, куницы, ласки, крысы, вороны и хищные чайки охотятся за молодыми утятами; кроме того, много выводков погибает при неожиданном разливе вод. В культурных странах число уток заметно убывает год от года, и не столько от преследований, сколько потому, что удобные гнездовья и места для кормления все более и более осушаются.

С. Т. Аксаков. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии»

 

Породы уток многочисленны и разнообразны. Я стану говорить только о тех, которые мне более или менее коротко известны. Оренбургская губерния по своему географическому положению и пространству, заключая в себе разные и даже противоположные климаты и природы, гранича к северу с Вятскою и Пермскою губерниями, где по зимам мерзнет ртуть, и на юг с Каспийским морем и Астраханскою губерниею, где, как всем известно, растут на открытом воздухе самые нежные сорта винограда,— представляет полную возможность разнообразию явлений всех царств природы и между прочим разнообразию утиных пород, особенно во время весеннего пролета. Но я не стану говорить об утках собственно пролетных: это навело бы меня слишком далеко и при всем том дало бы моим читателям слабое и неверное понятие о предмете. Пролетные утки не то что пролетные кулики: кулики живут у нас недели по две и более весной и от месяца до двух осенью, а утки бывают только видимы весной, никогда осенью и ни одного дня на одном месте не проводят. Охотникам достаются они как случайная редкость. Итак, говорить о виденных мною вскользь диковинных утках и о рассказах охотников я считаю излишним. Я расскажу только об одной замечательной утке, которую я убил, еще будучи очень молодым охотником, а лет через десять потом убил точно такую же мой товарищ охотник, и я рассмотрел ее подробно и внимательно. Она была несколько больше самой крупной дворовой утки; перья имела светло-коричневого цвета, испещренные мелкими темными крапинками; глаза и лапки красные, как киноварь, а верхнюю половинку носа — окаймленную такого же красного цвета узенькою полоскою; по правильным перьям поперек крыльев лежала голубовато-сизая полоса; пух был у ней розовый, как у дрофы и стрепета, а жир и кожа оранжевого цвета; вкус ее мяса был превосходный, отличавшийся от обыкновенного утиного мяса; хвост длинный и острый, как у селезня-шилохвоста, но сама она была утка, а не селезень. Приступая к описанию уток, считаю необходимым поговорить о той исключительности, которою утки отличаются от других птиц и которая равно прилагается ко всем их породам.

С. Т. Аксаков. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии»

Утка кряква (Anas рlathyrhynchos)

 

 

Мы выговариваем обыкновенно не кря-, а криковный селезень, криковная утка, что, впрочем, весьма идет к ней, ибо она кричит громче всех утиных пород. Ее зовут также кряквой и крякушей... Очевидно, все три названия происходят от слова «крякать», вполне выражающего голос, или крик, утки. По-малороссийски утка называется «качка». Имя тоже очень выразительное: идет ли утка по земле — беспрестанно покачивается то на ту, то другую сторону; плывет ли по воде во время ветра — она качается, как лодочка по волнам. По совершенному сходству в статях и отчасти даже в перьях должно полагать, что дворовые, или домашние, утки произошли от породы кряковных; везде можно найти посреди пегих, разнопестрых, белых стай русских уток некоторых из них, совершенно схожих пером с дикими кряковными утками и даже селезнями, а различающихся только какими-нибудь небольшими отступлениями найдется великое множество; с другими же дикими породами уток дворовые, или русские, в величине и перьях сходства имеют гораздо менее. Это обстоятельство довольно странно. По-видимому, нет никаких причин, почему бы и другим утиным породам не сделаться домашними, ручными?

 

Кряква крупнее всех диких уток. Селезень, красив необыкновенно; голова и половина шеи у него, точно из зеленого бархата с золотым отливом; потом идет кругом шеи белая узенькая лента; начиная от нее, грудь или зоб темно-багряный; брюхо серо-беловатое с какими-то узорными и очень красивыми оттенками; в хвосте нижние перышки белые, короткие и твердые; косички зеленоватые и завиваются колечками; лапки бледно-красноватые, нос желто-зеленого цвета. На темных крыльях лежит синевато-вишневая золотистая полоса; спина темноватого цвета, немного искрасна; над самым хвостом — точно как пучок мягких темно-зеленых небольших перьев. Утка вся пестренькая: по светло-коричневому полю испещрена темными продольными крапинками; на правильных перьях блестит зеленая, золотистая полоса, косиц в хвосте нет; лапки такие же красноватые, как у селезня, а нос обыкновенного рогового цвета. Весною стаи кряковных уток прилетают еще в исходе марта, ранее других утиных пород, кроме нырков; сначала летят огромными стаями, полетом ровным и сильным, высоко над землею, покрытою еще тяжелою громадою снегов, едва начинающих таять. Потом, когда дружная весна быстро, в одну неделю иногда, переменит печальную картину зимы на веселый вид весны, когда везде побегут ручьи, образуются лужи и целые озера воды, разольются реки, стаи кряковных уток летят ниже и опускаются на места, которые им понравятся. В это время стрелять их очень трудно, потому что они дики и сторожки и не подпускают близко ни конного, ни пешего. Скорее убьешь крякву как-нибудь влет, особенно поздно вечером, когда стаи летят гораздо ниже или перелетают с одной лужи на другую. Эта стрельба называется стойкою на местах. Места подразумеваются такие, через которые всегда бывает перелет птицы; но это длится недолго: скоро утки разобьются на маленькие стайки, попривыкнут, приглядятся и присмиреют. Тогда можно к ним подъезжать с осторожностью на простой телеге или охотничьих дрожках, которые не что иное, как укороченные и прочнее сделанные крестьянские роспуски или чувашский тарантас без верха. Для стрельбы надобно употреблять крупную утиную дробь 2-го и 3-го номеров, а если птица дика, то и гусиную можно пустить в дело. С подхода в это время стрельбы нет, потому что утки сидят на открытых местах целыми стаями.

 

Но весна становится час от часу теплее, и полая вода сливает. Небольшие стаи кряковных уток окончательно разбиваются на пары, понимаются (то есть совокупляются) и делаются смирнее, особенно потому, что подрастет трава и уткам можно прятаться в ней. Селезень, сладострастнейший из самцов, не отходит от утки ни на шаг, не разлучается с ней ни на минуту, ни за что прежде ее первый не слетит с места. Иногда утка полощется в какой-нибудь луже или щелокчет носом в жидкой грязи, а селезень, как часовой, стоит на берегу или на кочке; охотник подъезжает к нему в меру, но утка не видит или не замечает ничего; селезень пошевеливается, повертывается, покрякивает, как будто подает ей голос, ибо видит опасность, но утка не обращает внимания; один он не летит прочь — и меткий выстрел убивает его наповал. Утка улетает, не показывая никакого участия к убитому селезню.

 

Совсем другое бывает, когда охотник как-нибудь убьет утку (хотя он всегда выбирает селезня): селезень не только будет летать кругом охотника, не налетая, впрочем, слишком близко, но даже несколько дней сряду станет колотиться около того места, где потерял дружку. В это время уже не трудно подъезжать к рассеянным парам кряковных уток и часто еще удобнее подходить или подкрадываться из-за чего-нибудь: куста, берега, пригорка, ибо утка, замышляющая гнездо или начавшая нестись, никогда не садится с селезнем на открытых местах, а всегда в каком-нибудь овражке, около кустов, болота, камыша или некошеной травы; ей надобно обмануть селезня, несмотря на его бдительность; надобно спрятаться, проползти иногда с полверсты, потом вылететь и на свободе начать свое великое дело, цель, к которой стремится все живущее. Для достижения этой цели утка употребляет разные хитрости. Почувствовав во внутренности своей полноту и тяжесть от множества в разное время оплодотворенных семян, сделавшихся крошечными желтками, из коих некоторые значительно увеличились, а крупнейшие даже облеклись влагою белка и обтянулись мягкою, но крепкою кожицей,— утка приготовляет себе гнездо в каком-нибудь скрытном месте и потом, услышав, что одно из яиц уже отвердело и приближается к выходу, утка всегда близ удобного к побегу места, всего чаще на луже или озере, присядет на бережок, заложит голову под крыло и притворится спящею. Селезень присядет возле нее и заснет в самом деле, а утка, наблюдающая его из-под крыла недремлющим глазом, сейчас спрячется в траву, осоку или камыш; отползет, смотря по местности, несколько десятков сажен, иногда гораздо более, поднимется невысоко и, облетев стороною, опустится на землю и подползет к своему уже готовому гнезду, свитому из сухой травы в каком-нибудь крепком, но не мокром болотистом месте, поросшем кустами; утка устелет дно гнезда собственными перышками и пухом, снесет первое яйцо, бережно его прикроет тою же травою и перьями, отползет на некоторое расстояние в другом направлении, поднимется и, сделав круг, залетит с противоположной стороны к тому месту, где скрылась; впять садится на землю и подкрадывается к ожидающему ее селезню. Редко случается застать его спящим; по большей части селезень просыпается во время отсутствия утки, которое иногда продолжается более часа. Проснувшись, он начинает беспокойно звать свою дружку, торопливо озираясь и порывисто плавая по озерку или луже; потом бросится искать ее кругом около берега, но далеко не отходит, а беспрестанно ворочается посмотреть: не воротилась ли утка, не плывет ли к нему по воде... что иногда случается. Утомясь своими тщетными поисками, селезень перестает искать утку и начинает плавать взад и вперед, беспрестанно оглядываясь и покрякивая; плавает до тех пор, пока в самом деле внезапно, бог знает как, откуда, воротится его дружка. С яростью бросается он навстречу беглянке, вцепляется носом в шею, вскакивает ей на спину и в ту же минуту, тут же на воде, совокупляется с нею... Едва успеет утка, измятая любовными ласками, оправиться, отряхнуться, выйти на берег, как новый припадок сладострастия нападает на селезня, он вновь совокупляется со своею супругой, и это повторяется несколько раз в продолжение одного часа.

 

Если селезень, находясь при утке, увидит другого селезня, летящего к ним, то сейчас бросается навстречу и непременно его прогонит, как имеющий более прав и причин храбро сражаться. Если к летящей паре пристанет холостой селезень, не нашедший себе еще дружки, то непременно последует драка с законным супругом на воздухе, сопровождаемая особенным коротким живым криком, хорошо знакомым охотнику. Вид бывает живописный: оба селезня перпендикулярно повиснут в воздухе, схватив друг друга за шеи, проворно и сильно махая крыльями, чтоб не опуститься на землю, и, несмотря на все усилия, беспрестанно опускаются книзу. Победа также, сколько я замечал, оставалась всегда на стороне правого. Иногда утка, чтобы усыпить селезня, употребляет особенного рода ласку: она тихо и долго щекочет носом его шею и спину. Вот почему народ по применению к себе думает, а за ним повторяют охотники, что селезень любит искаться в голове. Иногда утка находит средство уйти и от неспящего селезня: стоит ему только повнимательнее заняться своим аппетитом или позазеваться на что-нибудь — с неимоверным проворством утка пропадает из глаз. Но не всегда бывают удачны ее побеги! Случается, что селезень приметит и отгадает ее намерение, кинется за ней в погоню в ту самую минуту, как она юркнет в траву или камыш, настигнет, ухватит носом за шею, вытащит ее на воду и долго таскает и щиплет так, что перья летят. Вслед за побоями и наказанием немедленно следуют горячие супружеские ласки. Между тем природа достигает своей цели, утка наносит полное гнездо яиц, окончательно скрывается от селезня и садится высиживать их.

 

Яиц бывает до двенадцати; они совершенно похожи на яйца русских уток, кроме какого-то неопределенного, бледного, самого тонкого, желтовато-зеленоватого цвета. Утка сидит на гнезде, почти с него не слезая; один раз только в сутки сойдет она, чтобы похватать поблизости какой-нибудь пищи, и в продолжение трехнедельного сидения чрезвычайно исхудает.

 

Наконец вылупляются утята, покрытые сизо-желтоватым пухом. Если яиц много, то почти всегда бывает один или два болтуна: так называется яйцо, в котором не образовался утенок и в котором оттого, что оно до половины пусто, болтается, когда его потрясешь. Болтуны, вероятно, случаются оттого, что во множестве яиц не все могут быть одинаково прогреты теплотою тела утиной наседки: если яиц не более восьми или девяти, то болтунов не бывает. Через несколько часов после вылупления утят уже нет в гнезде: мать увела их на тихую воду пруда, озера или залива с камышами. Она бережно перенесла утят во рту через такие места, где пройти им трудно: это видали многие охотники и я сам. Между тем селезни, покинутые своими утками, долго держатся около тех луж и озерков, где потеряли своих дружек. Многих из них перебьют охотники, что даже полезно для свободного вывода утят. Стоит только увидеть селезня или заслышать его призывное, впрочем, весьма тихое, покрякиванье — добыча верная: он непременно подпустит стрелка в меру или как-нибудь налетит на него, кружась около одного и того же места. Наконец, для селезней наступает время линьки, и они также скрываются в крепкие места, в те же камышистые пруды и озера, что продолжается с половины июня почти до исхода июля. В это время только холостые утки, еще не начинавшие линять, изредка попадаются охотникам, и стрельба утиная почти прекращается, если не считать маток, убиваемых от яиц и детей. Но зато в это же время ловят множество утят и утиную подлинь приученными к тому собаками; даже загоняют их в обыкновенные рыболовные сети.

 

Утка — самая горячая мать. Когда собака или человек спугнет ее с гнезда, для чего надобно почти наступить на нее, то она притворяется какою-то хворою или неумеющею летать: трясется на одном месте, беспрестанно падает, так что, кажется, стоит только погнаться, чтобы ее поймать. Редкая собака не поддается обману и не погонится за ней; обыкновенно утка уводит собаку за километр и более, но охотнику хорошо известно, что значат такие проделки, и, несмотря на то, он часто по непростительной жадности, позабыв о том, что утка летит так плохо от яиц, то есть от гнезда, что с нею гибнет целая выводка, сейчас ее убивает, если не помешает близкое преследованье собаки, у которой иногда она висит над рылом, как говорится.

 

Впрочем, утка, отведя собаку в сторону, скоро воротится назад, налетит на охотника и все же будет убита. Еще большую горячность показывает утка к своим утятам: если как-нибудь застанет ее человек плавающую с своим выводком на открытой воде, то утята с жалобным писком, как будто приподнявшись над водою,— точно бегут по ней,— бросаются стремглав к ближайшему камышу и проворно прячутся в нем, даже ныряют, если пространство велико, а матка, шлепая по воде крыльями и оглашая воздух особенным, тревожным криком, начнет кружиться пред человеком, привлекая все его внимание на себя и отводя в противоположную сторону от детей. Если утка скрывается с утятами в отдельном камыше или береговой траве и охотник с собакой подойдет к ней так близко, что уйти некуда и некогда, утка выскакивает или вылетает, смотря по расстоянию, также на открытую воду и производит тот же маневр: ружейный выстрел прекращает тревогу и убивает матку наповал. Это делает каждый охотник без всякого сожаления, потому что бойкие утята, как бы ни были малы, выкормятся и вырастут кое-как без матери; иногда сироты пристают к другой выводке, и мне случалось видать матку, за которою плавали двадцать утят, и притом разных возрастов.

 

Утка иногда кладет яйца и выводит детей, что, впрочем, большая редкость, в дупле дерева и в старом вороньем или сорочьем гнезде. Трудно отгадать, какая крайность может принудить ее к такому необыкновенному поступку, в противность естественному порядку, соблюдаемому всеми утиными породами. Одного такого случая я был самовидцем, а о другом рассказывал достоверный охотник. Я помню также, что один раз кряковная или серая утка нанесла яиц на гумне, в хлебной клади.

 

Вообще утка — самая прожорливая птица. Она ест с утра до поздней ночи, ест все что ни попало: щиплет растущую по берегам молодую гусиную травку, жрет немилосердно водяной мох или шелк, зелень, цвет и все водяные растения, жадно глотает мелкую рыбешку, рачат, лягушат и всяких водяных, воздушных и земляных насекомых; за недостатком же всего этого набивает полон зоб тиной и жидкою грязью и производит эту операцию несколько раз в день. Дворовые же утки охотно едят и всякую мясную пищу. Такому постоянному аппетиту отвечает и пищеваренье: с неимоверною скоростью изнывает и разлагается в ее зобе всякая пища. Очевидно, что пищеварительный сок у нее должен быть очень остр и горяч. Утка беспрестанно испражняется, и помет ее еще горячее гусиного.

 

Но вот уже август. Все старые кряковные утки и даже матки, линяющие позднее, успели перелинять, только селезни перебрались не совсем и совершенно выцветут не ближе сентября, что, впрочем, не мешает им бойко и далеко летать; все утиные выводки поднялись; молодые несколько меньше старых, светлее пером и все — серые, все — утки; только при ближайшем рассмотрении вы отличите селезней: под серыми перьями на шее и голове уже идут глянцевитые зеленые, мягкие, как бархат, а на зобу — темио-багряные перышки; не выбились наружу, но уже торчат, еще не согнутые, а прямые, острые, как шилья, темные косицы в хвосте. В половине сентября и молодые селезни, вместе с старыми, явятся в настоящем виде, в полной красе и блеске своих разноцветных перьев. В продолжение августа идет самая изобильная, добычная стрельба уток: молодые еще смирны, глупы, как выражаются охотники, и близко подпускают с подъезда. Ловко также стрелять их влет, поднимающихся с небольших речек, по берегам которых ходят охотники, осторожно высматривая впереди, по изгибистым коленам реки, не плывут ли где-нибудь утки, потому ча о в таком случае надобно спрятаться от них за кусты или отдалиться от берега, чтоб они, увидев человека, не поднялись слишком далеко, надобно забежать вперед и подождать, пока они выплывут прямо на охотника; шумно, столбом поднимаются утки, если берега речки круты и они испуганы нечаянным появлением стрелка; легко и весело спускать их сверху вниз в разных живописных положениях. Добрая собака, особенно водолаз или пудель, тут очень нужна; она не допустит пропасть ни одной утке, даже легко пораненной в крыло или упавшей на отлет далеко на другой стороне реки, иногда посреди густой и болотистой уремы. В сентябре эта охота еще приятнее, потому что утки разжиреют и селезни выцветут; казалось бы, все равно, а спросите любого охотника, и он скажет вам, что убить птицу во всей красоте ее перьев, в поре и сытую — гораздо веселее.

 

Хотя утка слишком обыкновенная, а потому и не очень завидная дичь, но осеннюю стрельбу ее я вспоминаю с большим удовольствием. Притом это первая птица, с которою знакомишься, начиная стрелять, от которой некогда сильно билось молодое сердце страстного охотника, а впечатления детства остаются навсегда. Породы уток так разнообразны величиной и перьями, селезни некоторых пород так красивы, и осенью все они так бывают жирны, что я и не в молодых летах очень любил ходить за ними по реке рано утром, когда мороз сгонял утиные стаи с грязных берегов пруда, даже с мелких разливов, и заставлял их разбиваться врозь и рассаживаться по извилинам реки Бугуруслана. Богатую добычу нередко привозил я домой: десятка по полтора и более таких уток, что и трех в ягдташ не упрячешь. Подстреленная утка воровата, говорят охотники, и это правда: она умеет мастерски прятаться даже на чистой и открытой воде: если только достанет сил, то она сейчас нырнет и, проплыв под водою метров двадцать, иногда и тридцать, вынырнет, или, лучше сказать, выставит только один нос и часть головы наружу и прильнет плотно к берегу, так что нет возможности разглядеть ее. Если же берега травянисты, то без хорошей собаки ни за что не найдешь подстреленной утки: она вылезет на берег и пропадет. Посреди чистой воды, когда берега голы и круты, она выставит один нос для свободного дыханья и, погруженная всем остальным телом в воду, уплывет по течению реки, так что и не заметишь. Но от доброй собаки трудно ей отделаться: она не даст ей уползти на берег, а внимательный и опытный охотник, зная по направлению утиной головы, где должна вынырнуть утка, подстережет появление ее носа и метким выстрелом, после мгновенного прицела, раздробит полусокрытую в воде ее голову.

 

Хотя утки всегда едят очень много, о чем я уже говорил, но никогда они так не обжираются, как в продолжение августа, потому что и молодые, и старые, только что перелинявшие, тощи и жадны к еде, как выздоравливающие после болезни. В августе к обыкновенному их корму прибавляется самая питательная и лакомая пища — хлеб. Если хлебное поле близко от пруда или озера, где подрастали молодые и растили новые перья старые утки, то они начнут посещать хлеба сначала по земле и проложат к ним широкие тропы, а потом станут летать стаями. Беда хозяевам близких загонов гречи, проса, гороха и овсов! Утки, так же, как и гуси, более любят хлебные зерна без оси, но за неименьем их кушают и с осью, даже растеребливают ржаные снопы; по уборке же их в гумна утиные стаи летают попрежнему в хлебные поля по утренним и вечерним зорям, подбирая наторенные на земле зерна и колосья, и продолжают свои посещения до отлета, который иногда бывает в ноябре. В это время, кроме всех других способов, можно их стрелять на перелете: отправляющихся в поля и возвращающихся с полей.

 

В октябре утки сваливаются в большие стаи, и в это время добывать их уже становится трудно. День они проводят на больших прудах и озерах. Нередко вода бывает покрыта ими в настоящем смысле этого слова. К такой огромной стае, сидящей всегда на открытой поверхности воды или на голых и пологих берегах, ни подъехать, ни подойти, ни подкрасться невозможно. На небольшую речку утки, по многочисленности своей, уже не садятся, как бывало прежде, и я употреблял с пользою даже в продолжение всего октября следующее средство: я сбивал с широких прудов утиные стаи ружейными выстрелами и не давал им садиться, когда они, сделав несколько кругов, опускались опять на середину пруда. Утки улетали вверх или вниз по реке, но по привычке к своему обыкновенному местопребыванию и не желая от него отдалиться, принуждены были разбиваться на мелкие стаи и рассаживаться кое-как по реке. Я оставлял охотника на пруду, который от времени до времени стрелял по возвращающимся станицам уток. Разумеется, выстрелы были безвредны, но они заставляли утиные стайки садиться по речным изгибам. Сам же я отправлялся пешком по берегу реки, шел без всякого шума, выказываясь только в тех местах, где по положению речных извилин должны были сидеть утки. Нередко удавалось мне добывать до десятка крупных и жирных крякуш, по большей части селезней, потому что, имея возможность выбирать, всегда ударишь по селезню; только советую в подобных случаях не горячиться, то есть не стрелять в тех уток, которые поднялись далеко. Разбившиеся утиные стаи расплывутся по всей реке, и потому поднявшиеся утки не улетят очень далеко, а только пересядут к передним, которые находятся от охотника подальше.

 

Дробь надобно употреблять сообразно дальности или близости подъема уток от 3-го до 5-го номера включительно; чем дальше, тем дробь нужна крупнее. Я всегда употреблял мелкую, утиную номер 4. Впрочем, успех такой стрельбы зависит от местности. Во-первых, надобно, чтобы поблизости не было больших прудов и озер и чтоб утиным стаям некуда было перемещаться, не разбиваясь; во-вторых, чтобы река текла не в пологих берегах и чтобы по ней росли кусты, без чего охотник будет виден издалека и утки никогда не подпустят его в меру.

 

Кряковных уток стреляют также на подманку, особенно селезней, когда утки начнут прятаться от них: тут они горячо летят на поддельный крик утки. Стреляют их также и с прилета весной на дикую или русскую ученую утку, похожую пером на диких. Для этого надевают на утку хомутик и привязывают ее на шнурке к колышку, с кружком для отдыха, посреди какой-нибудь лужи, и не в дальнем расстоянии ставят шалаш, в котором сидит охотник. Утка, от скуки и по природе своей, кричит во все горло без умолку, а дикие селезни и даже утки садятся около нее на воду под самое ружейное дуло охотника. Я такой стрельбы терпеть не могу. При сей верной оказии ловят селезней и сильями, или, лучше сказать, веревочкой с сильями, которую расставляют на колышках около приманной утки. Ловят или, по крайней мере, ловили прежде уток в Оренбургской губернии перевесами, точно как и гусей, потому что у них также всегда бывает одна и та же воздушная дорога в поля. Травят уток ястребами и соколами: первая охота пустая и даже малодобычливая, но охота с соколами, которая, кажется, совершенно перевелась в России,— великолепнейшая из всех охот. Башкирцы в Оренбургской губернии и теперь еще держат соколов.

 

Мясо кряковных уток довольно сухо и черство, когда они тощи, что бывает в июне и в июле, но всегда питательно. Мясо молодых утят очень мягко, и многие находят его очень вкусным, особенно зажаренное в сметане на сковороде; но мне оно не нравится. Вот осенние жирные кряквы, преимущественно прошлогодней выводки, имеют отличный вкус: они мягки, сочны, отзываются дичиной, и никогда откормленная дворовая утка с дикою не сравнится. Должно признаться, что все утиные породы, без исключения, по временам пахнут рыбой: это происходит от изобилия мелкой рыбешки в тех водах, на которых живут утки; рыбешкой этою они принуждены питаться иногда по недостатку другого корма, но мясо кряквы почти никогда не отзывается рыбой. Я довольно подробно говорил о кряковных утках. Теперь, описывая другие утиные породы, я стану говорить только об их исключительных особенностях. Нравы всех уток-нерыбалок, образ жизни и пища так сходны между собой почти во всем, что мне пришлось бы повторять одно и то же.

Шилохвость (Anas acuta)

 

 

Эта утка поменьше кряковной и склад имеет совсем особенный: телом она несколько тоньше и продолговатее, шея у ней гораздо длиннее и тоньше, а также и хвост, особенно у селезня. Утка вся светло-серая, покрыта мелкими крапинками; на крыльях, по правильным перьям, лежат сизо-зеленоватые глянцевитые полоски и больше ничего, а брюшко беловатое. Селезень довольно красив: нос небольшой, почти черного цвета; вся голова, даже на палец пониже затылочной кости, кофейного цвета; от головы вниз, по верхней стороне шеи, идет ремень, сначала темный, а потом узорчатый, иссера-сизый, который против крылец соединяется с таким же цветом спины. Все остальные части шеи, зоб и хлупь — чисто-белые; из-под шеи, по обеим щекам, по кофейному полю идут извилистые полоски почти до ушей; спина светло-сизая или серая узорчатая; на крыльях лежат зеленовато-кофейные, золотистые полосы, сверху обведенные ярко-коричневою, а снизу белою каемочкою; по спинке к хвосту лежат длинные темные перья, окаймленные по краям беловатою бахромкою, некоторые из них имеют продольные беловатые полоски; вообще оттенки темного и белого цвета очень красивы; верхняя сторона крыльев темновато-пепельная, а нижняя — светло-пепельная; такого же цвета верхние хвостовые перья; два из них потемнее и почти в 18 см длиною: они складываются одно на другое, очень жестки, торчат, как спица или шило, от чего, без сомнения, эта утка получила свое имя. Подхвостье почти черное, ноги темного цвета, но светлее носа. Весною шилохвости прилетают позднее кряковных и сначала летят большими стаями. Полет их резвее полета крякуш; они чаще машут крыльями и производят свист в воздухе, что происходит от особенного устройства их крыльев, которые не так широки, но длинны. Когда утки разобьются на пары, то шилохвости встречаются гораздо реже, чем другие утиные породы; гнезда их и выводки молодых также попадаются редко, отчего охотник и дорожит ими более, чем кряковными утками. Осенью я не видывал близко больших стай шилохвостей, но иногда узнавал их по особенному глухому их голосу, похожему на тихое гусиное гоготанье, по полету, по свисту крыльев; стаи всегда летели очень высоко. Еще реже нахаживал я их врассыпную по речкам. Приблизительно можно сказать, что шилохвостей убьешь вдесятеро менее, чем кряковных. Это довольно странно, потому что во время весеннего прилета они летят огромными стаями. Во всем прочем, кроме того, что яйца их несколько уже и длиннее яиц кряковной утки, шилохвости в точности имеют все свойства других утиных пород, следственно, и стрельба их одна и та же.

 

Хотя шилохвостей застрелено мною мало сравнительно с другими породами уток, но вот какой диковинный случай был со мной: шел я однажды вниз по речке Берля (Самарской губернии, в Ставропольском уезде) от небольшого пруда к другому, гораздо обширнейшему, находившемуся километрах в трех пониже; кучер с дрожками ехал неподалеку за мной. Семь крупных шилохвостей пронеслись высоко мне навстречу; я выстрелил из обоих стволов, но ни одна утка не обратила по видимому никакого внимания на мои выстрелы. Через несколько минут кучер закричал мне, что те же утки летят назад, и точно: видно, что-нибудь помешало им опуститься на маленький пруд, оставленный мною позади, и они возвращались на большой пруд. Утки летели так высоко, что стрелять было невозможно. Я проводил их глазами и продолжал идти по речке. Вдруг кучер мой снова закричал мне, что те же семь шилохвостей опять летят мне навстречу, прибавя, что, «видно, и на большом пруду помешали им сесть». Мы оба устремили глаза на летящих еще выше прежнего прямо над нами уток. Вдруг одна из них перевернулась на воздухе, быстро пошла книзу и упала недалеко от меня: это был селезень-шилохвость, с переломленною пополам плечною костью правого крыла... Трудно поверить, а дело было точно так. Со всякою другою раной птица может несколько времени летать, но летать с переломленною костью крыла, и летать долго,— это просто невозможно. Не было никакого сомнения, что это были те же самые утки, в которых я выстрелил: зоркий кучер мой не выпускал их из глаз. Итак, нельзя иначе объяснить это казусное дело, как предположением, что дробина ударилась в папоротку селезня и надколола плечную кость вдоль, то есть произвела маленькую трещинку в ней, и что наконец от усиленного летанья кость переломилась поперек, и птица упала. Я сам понимаю, что многим покажется такое объяснение неудовлетворительным, но другого придумать нельзя. Изумительно также тут стечение обстоятельств: надобно же было сделаться этому перелому в самую ту минуту, когда утки, пролетев несколько километров взад и вперед, в третий раз летели надо мной, так что шилохвость упал почти у моих ног.

Серая утка (Anas strepera)

 

 

Название несколько общее, потому что самки всех утиных пород пером серы, или, если выразиться точнее, серо-пестры, и собственно так называемые серые утки очень сходны со всеми утиными самками. Но, тем не менее, серая утка совершенно заслуживает свое имя, потому что она серее всех уток и особенно потому, что даже селезнь ее не имеет никаких отметин. Вся разница состоит в том, что пестрины на селезне несколько мельче и как будто светлее и что одна сторона поперечной белой полоски, лежащей и на крыльях утки, у селезня окаймлена узенькою полоскою красновато-коричневого цвета с блестящим лоском. Серых уток иногда называют серками и еще полукряквами: последнее название не совсем справедливо, потому что они не вполовину, а только несколько меньше кряковных. Серые утки не имеют в себе никакой особенности и отличия от других утиных пород, кроме сейчас мною сказанной, то есть, что селезень почти ничем не разнится с уткой, и что все утиные породы пестрее, красивее серых уток. Вообще они довольно обыкновенны и попадаются охотнику гораздо чаще, чем шилохвости, хотя во время весеннего прилета я не замечал больших станиц серых уток и еще менее — во время отлета. В этом обстоятельстве есть какое-то противоречие, которое объяснить довольно трудно. Несмотря на свою некрасивость, или, правильнее сказать, простоту пера, которая никому в глаза не кинется, серые утки, после кряквы и шилохвости, уважаются охотниками более всех остальных утиных пород, потому что довольно крупны, мясисты, бывают очень жирны и редко пахнут рыбой.

 

Многие охотники говорили мне, что есть две породы серых уток, сходных перьями, но различающихся величиною. Сначала я сам разделял это мнение, потому что точно в величине их замечал большую разницу; впоследствии же убедился, что она происходит от разцости возраста. Впрочем, все еще остается некоторое сомнение, и я предоставляю решить его опытнейшим охотникам.

Свиязи (Магеса)

 

 

Это название охотничье, и откуда оно про-исходит — сказать не умею. Народ называет эту утиную породу красноголовкой и белобрюшкой, потому что у селезня голова и половина шеи красновато-кирпичного цвета, а хлупь или брюшко у селезня и утки очень белы и лоснятся на солнце. Эта утка, будучи менее кряковной и шилохвости, даже покороче серой утки, имеет склад круглый и крепкий. Ее быстрый полет, частое и резкое маханье крыльями показывают сильное сложение. Селезень очень красив: он весь пестрый; на голове, над самыми его глазами, находится белое пятно; остальная часть головы и половина шеи красновато-коричневого цвета; потом следует поперечная полоса серой ряби, сейчас исчезающей и переходящей в светло-багряный цвет, которым покрыт весь зоб; брюшко белое, спина испещрена красивою поперечною рябью; на крыльях, поперек от плечного сустава, лежит чисто-белое, широкое и длинное пятно, оканчивающееся черною бархатною оторочкой, под которою видна зелено-золотистая полоса, также отороченная черно-бархатною каймою; хвост короткий, шилообразный и довольно твердый; нос и ноги небольшие и черные. Правильные перья дикого, светло-кофейного цвета. Утка, напротив, вся томная, кроме белого брюшка; с первого взгляда очень похожа на чернь, и никак нельзя подозревать, чтоб она имела такого красивого, до такой степени на нее непохожего селезня. Рано весной свиязи летят большими стаями. Их можно узнать в вышине по скорому полету и особенному звуку, похожему на свист с каким-то шипеньем, отчего и называют их иногда шипунами. Свист происходит от быстрого полета, который сливается с их сиповатым покрякиваньем. Все три предыдущие породы уток летают осенью в хлебные поля отдельными стаями и станичками, но свиязей я никогда не замечал между ними. То же должен я сказать о всех последующих утиных породах.

 

К этому надобно присовокупить, что все они, не говоря уже о нырках, чаще пахнут рыбой. Можно предположить, что, не питаясь хлебным кормом и не будучи так сыты, как бывают кряковые, шилохвость и серые утки, они ловят мелкую рыбешку, которая именно к осени расплодится, подрастет и бесчисленными станицами, мелкая, как овес, начнет плавать везде, по всяким водам. Впрочем, свиязи, как и все почти утиные породы, и без хлебной пищи бывают осенью очень жирны, хотя никогда не могут равняться в этом отношении с кряквами. Никаких других особенностей свиязь не имеет, кроме того, что, прилетая весной большими стаями, в продолжение всего года попадается охотникам гораздо реже, чем бы следовало. Вероятно, по причине таких редких встреч, а также по красивости селезней, мясистому, круглому и крепкому складу своему свиязь ценится охотниками выше других уток после кряковных, шилохвостей и серых. Я по крайней мере должен признаться, что всегда был очень доволен, когда мне случалось положить в ягдташ красноголового селезня белобрюшки.

Широконоски (Anas acuta)

 

 

Широконоски называются также плутоносами. Первое название по праву и бесспорно принадлежит этой ути-ной породе: нос ее необыкновенно к концу широк и похож на округленное весло; второе же имя дано ей неизвестно на каком основании. Эта утка очень периста, но даже и в перьях меньше предыдущих пород, телом же еще скуднее. Вообще она какого-то слабого, рыхлого, сухощавого сложения: с первого взгляда утка как утка, а возьмешь в руки — перья да кости. Никогда жирных широконосок я не видывал, хотя они попадались мне, как и всем охотникам, очень часто. Утка вся серо-пестрая, покрыта коричневыми и немелкими крапинами по желтоватому нолю; на правильных перьях поперечная полоска, синяя с глянцем. Селезня должно бы назвать очень красивым: он весь пегий, зоб темно-багряный, на шее белая повязка, спина и крылья сизо-голубые, брюшко светло-серое; и со всем тем он как-то не кажется красивым и далеко уступает селезню свиязей. Ни весной, ни осенью я не замечал прилетных или отлетных стай широконосок, но парами и в одиночку, как я уже и сказал, они попадаются часто, что довольно странно и что также замечено мною в серых утках. Охотниками уважаются они мало.

 

Вообще утки не отличаются крепостью к ружью, широконоска же слабее других пород. Несмотря на то, вот какой был со мной случай. В десяти километрах от меня ушел пруд; по обмелевшему дну много держалось всякой дичи, но ходить было тяжело. Это, однако, не мешало мне часто посещать его. Один раз, бродя между высокими камышами, по колено в грязи, и довольно нагрузив мой ягдташ мелкою дичью, увидел я низко и прямо на меня летящую пару широконосок. Они летели совершенно в равной вышине от земли с моим ростом. Я ударил их встречу бекасиною дробью и убил наповал обоих: селезня и утку. Мне не хотелось мять в ягдташе бекасов и гаршнепов, и я заткнул головы обеих широконосок за кожаный ремень, которым был подпоясан, подтянув его потуже, чтоб утки не выпали. Я проходил еще более часа. Наконец, вышел к своим дрожкам, поклал всю дичь в кожаный ящик и первых бросил туда широконосок. Я воротился домой не скоро: стрелял дорогой с подъезда и набил полон ящик разною дичью. По возвращении, при мне, у крыльца выбирали птицу из дрожек; когда добрались до дна ящика, вдруг селезень-широконоска вылетел и скрылся из глаз, как совершенно здоровый!.. Оглушительные, обморочные, всегда головные раны, после которых птицы, по-видимому, убитые наповал, иногда отдыхают и улетают,— не редкость, но удивительно, как не удавился этот селезень, которого я таскал так долго заткнутого головой за туго подтянутым поясом?.. Как не задохся он в ящике под кучею дичи? В противоположность ранам оглушительным, обморочным, или, правильнее сказать, контузиям, бывают раны внутренние, смертельные впоследствии, но с которыми птица сгоряча, как говорится, иногда долго летает и вдруг скоропостижно умирает. Таких случаев много со мной бывало, и я расскажу один из них. Выстрелил я с подъезда в пару чирков, проворно отплывавших от плоского берега на середину широкого пруда, где в недоступном для ружья расстоянии плавала большая стая черни. Я убил одного чирка, и собака подала его мне с воды. Поднявшись от выстрела и сделав круг, утиная стая черни села опять на средину пруда. Я, зарядив ружье, стоял еще на берегу, поджидая, не налетит ли на меня куличок или утчонка. Вдруг вся стая черни стремительно поднялась, как будто испуганная чем-то, и улетела. Я взглянул и увидел, что одна утка бьется на воде в предсмертных конвульсиях. Я послал собаку, и она вынесла мне уже умершую утку-чернь, которая была вся в крови, вытекавшей из боковой раны прямо против сердца. Это достаточное доказательство, что птица может летать, будучи ранена смертельно. Но сколько тут удивительных обстоятельств! Утка была ранена на расстоянии по крайней мере девяноста или ста шагов, ранена рикошетом, взмывшею от воды 4-го нумера дробинкой (ибо я стрелял в чирков вдвое ближе), улетала вместе со стаей, как будто здоровая, и улетала довольно далеко; потом прилетела назад, села на прежнее место и умерла перед моими глазами. Отсюда можно заключить, сколько пропадает раненой птицы, не замечаемой охотниками.

Чирки

 

 

Вероятно, это имя дано ему по его крику. Чирок чиркает, то есть голос его похож на звуки слова «чирк, чирк». Чирков две породы: первая — чирки-коростельки, а вторая — чирки-половые. Крик чирка-коростелька гораздо тоньше и протяжнее, чем у чирка-полового, но гораздо пронзительнее и слышнее! Почему он назван чирком-коростельком — не знаю. Если по голосу, то хриплый и короткий крик обыкновенного коростеля, или дергуна, более сходен с криком чирка-полового. Вообще чирки составляют самую мелкую, проворную, юркую складную утиную породу. Утка чирка-коростелька вся светло-серая; на крыльях имеет она малозаметную (если не распустит крыла) светло-сизую полоску. У ее селезня эта полоска гораздо шире и сизее, даже почти голубоватая, с ярким лоском; сверх того, по обеим сторонам его головы, вдоль по шее красно-кирпичного цвета, идут белые полоски с небольшим до 5 см длиною; пером он светлее утки, и брюшко его белесоватее. Чирки-половые всегда меньше коростельков, а иногда попадаются необыкновенно мелкие. Мне случилось однажды убить такую маленькую утку этой породы, что она казалась маленьким кряковным утенком: по миниатюрности своей она была очень миловидна. Половые чирки так же серы и пестры, как и чирки-коростельки, но цвет их перьев желтоватее и темнее; утка вся серо-пестрая, на крыльях имеет ярко-красновато-желтого цвета, точно как подпалины у гончей собаки: вот откуда, я думаю, происходит имя полового чирка.

 

Во время весеннего прилета и осеннего отлета чирки появляются большими стаями; весною всегда оказываются несколько позднее других утиных пород, а осенью держатся долее всех, кроме кряковных уток. Чирки в розницу, или по разноте, как говорят охотники, во все время своего пребывания у нас попадаются чаще всех уток. Несмотря на их обыкновенность и также на то, что чирки смирнее всех утиных пород, я всегда дорожил ими более, чем многими утками средней величины. Чирки прилетают довольно сытые, а улетают, облитые жиром, немного уступая в этом отношении кряквам, хотя я никогда не замечал, чтобы они летали в хлебные поля. Полет их очень жив и скор, особенно когда они соберутся в большие стаи. Кружась над местом, на которое хочет опуститься стая, чирки быстро поворачиваются, свиваясь, как будто в темный клубок, и развиваясь в более светлую полосу.

 

Я не говорил о величине яиц предыдущих утиных пород, кроме кряковной; будучи сходны между собою цветом и фигурой, они уменьшаются соразмерно с уменьшением величины утки, но яйца чирят так малы и матовый, слегка зеленоватый цвет их так нежен, что нельзя не упомянуть о них особенно. Странное дело: у кряковных и других больших уток я никогда не нахаживал более девяти или десяти яиц (хотя гнезд их нахаживал в десять раз более, чем чирячьих), а у чирков находил по двенадцати, так что стенки гнезда очень высоко бывали выкладены яичками, и невольно представляется тот же вопрос, который я задавал себе, находя гнезда погоныша: как может такая небольшая птица согреть и высидеть такое большое количество яиц? Чирки с весны парами, а потом и в одиночку попадаются охотникам везде, где только есть вода, в продолжение всего лета, но они особенно любят маленькие речки, озерки и лужи, часто в самом селении находящиеся; прилетают даже к русским уткам. В осеннее время можно иногда сделать очень удачный выстрел в навернувшуюся нечаянно стаю чирят, и мне случилось один раз убить из одного ствола моего ружья, заряженного рябчиковою дробью, девять чирков. Подстреленный чирок ныряет проворнее всех уток, разумеется, кроме нырка, и всех искуснее умеет спрятаться и притаиться в траве. Мясо жирного осеннего чирка, если не пахнет рыбой, что, к сожалению, хотя редко, но бывает, я предпочитаю даже мясу кряковной утки: в нем слышнее запах дичины. Все утиные яйца очень вкусны — но яйца чирка вкуснее других.

 

Вот лучшие породы уток, мне известные. Тёперь я стану говорить об утках низшего достоинства, которые охотниками не уважаются, особенно потому, что все, без исключения, постоянно и сильно пахнут рыбой. Все они уже утки-рыбалки, или рыболовки; это по преимуществу водоплавающие птицы, постоянное их местопребывание и днем и ночью — вода; земля для них почти не существует.

Нырки

 

 

Небольшая, но крепкая, складная и мясистая утка. Кличка ей дана, как говорится, по шерсти, хотя, правду сказать, гагара не уступает нырку, а гоголь превосходит его в искусстве или спорности нырять. Нырки пером пестры, а говоря точнее, их можно назвать пегими; цвет пежин однообразный и траурный — черный с белым; селезень пестрее и красивее утки. Полет их очень быстр, и от частого маханья крыльями происходит особенный звук, похожий не на чистый свист, а на какое-то дрожанье свиста, которое нельзя передать словами; подобный звук слышен отчасти в полете стрепета. Охотникам он хорошо знаком. Нырок не вдруг поднимается с воды, завидя человека: он сейчас начинает так проворно нырять, что на широкой воде в одну минуту очутится на безопасном расстоянии от выстрела. Если же это случится не на широкой реке и нырку придется нырять вниз по течению, то он производит с таким проворством свое подводное плаванье, что стрелок, если захочет догнать его, должен бежать, как говорится, во все лопатки. Наконец, когда охотник внезапно явится слишком близко к вынырнувшему нырку, забежав вперед за излучину или колено реки,— нырок поднимается; сначала отделяется от воды довольно трудно, летит, шлепая крыльями по водяной поверхности, но скоро разлетится, полетит очень быстро и поднимется высоко. Нырки прилетают весной ранее всех уток. В исходе марта иногда стоит в Оренбургской губернии глубокая зима: ни малейших признаков наступающей весны, кроме ослепительного блеска, которым стекленеется поверхность снегов!.. И вдруг охотник слышит, что в вышине, под облаками, раздаются какие-то особенные звуки; он легко узнает их: это дребезжащий свист или шум от резкого полета огромных стай нырков. Поглядев пристально, зоркими глазами можно увидеть их, быстро и высоко летящих, подобно облаку или серой тучке, гонимой сильным ветром. Трудно пересказать, какое сладкое впечатление производят на сердце охотника эти неясные звуки, этот неопределенный шум, означающий начало прилета птицы, обещающий скорое наступление весны после долгой, нестерпимо надоевшей зимы, которая доводила до отчаяния охотника своею бесконечностью...

 

Не знаю, как другие охотники, но я всегда встречал с восхищением прилет нырков и, в благодарность за раннее появление и радостное чувство, тогда испытанное мною, постоянно сохранял к ним некоторое уважение и стрелял их, когда попадались... Хороша благодарность и уважение, скажут неохотники, но у нас своя логика: чем более уважается птица, тем более стараются добыть ее.

 

Сначала большие стаи нырков пролетают, не опускаясь, да и некуда им опускаться; вслед за ними появляются нырки парами везде, где река или материк в пруде очистились от льда, а на больших реках — по полыньям; потом до лета нырки продолжают держаться по рекам и прудам, парами и в одиночку.

 

В продолжение лета нырков встречаешь мало, и то селезней, а осенью они опять собираются к отлету большими стаями. Никогда не нахаживал я их гнезд, но выводки мне попадались. Кажется, можно сказать утвердительно, что нырки не вьют гнезд на твердой земле, как все предыдущие, описанные мною утиные породы, а, подобно другим рыболовным уткам, ухитряются класть свои гнезда в камышах или высокой густой осоке, на воде или над водою. Я нашел два таких гнезда, и они будут описаны в своем месте. С нырка начинаются утиные породы, которые почти лишены способности ходить по земле: лапы их так устроены, что ими ловко только плавать, то есть грести, как веслами. Нос у него обыкновенного устройства, черноватый, не узенький и не бледно-рогового цвета, как у всех остальных пород рыбалок, кроме черни. Все водоплавающие птицы снабжены от заботливой природы густым и длинным пухом, не пропускающим ни капли воды до их тела, но утки-рыбалки, начиная с нырка до гоголя включительно (особенно последний), предназначенные всю жизнь проводить на воде, снабжены предпочтительно самым густым пухом. Нырок всегда на воде: с утра до вечера ловит мелкую рыбешку, не брезгуя, впрочем, никакими водяными мелкими гадинами и насекомыми.

 

Утки с утятами, которые изумительно проворны, держатся упорно в камыше, и трудно выгнать их на открытую воду. Нырки всегда довольно сыты, а осенью бывают даже очень жирны. Мясо их было бы сочно, мягко и вкусно, если б не пахло сильно рыбой. Я встречал людей, которым этот запах был не противен, и они считали нырков за лакомое кушанье. Если с нырка содрать кожу, выскоблить начисто его внутренности, хорошенько выполоскать, помочить часа два в соленой воде и потом зажарить, то рыбного запаху останется очень мало, и у кого хорош аппетит, тот может кушать его с удовольствием. Нырок довольно крепок к ружью и требует настоящей утиной дроби, не мельче 4-го номера.

 

Есть точно такие же маленькие нырки, не более чирка, и есть еще нырки большие, с красными головами, широким носом пепельного цвета и широкими лапами абрикосового цвета. И тех и других мне видеть близко не удалось.

Чернь

 

 

Недаром дано этой породе уток собирательное имя: они появляются не очень рано весной, всегда огромными стаями; не только в одиночку или попарно, но даже маленькими стайками я никогда их не встречал. Обыкновенно садятся они на большие, чистые пруды или озера и густым черным покрывалом одевают светлую воду. Вода буквально кажется черною, а потому и в этом отношении верно дано им название — «чернь». Они бывают у нас только пролетом: весной и осенью; на больших водах держатся долго, особенно в хорошую, теплую осень. Где выводят детей — не знаю, только не в тех уездах Оренбургской губернии, где я живал, потому что с молодыми я никогда их не видывал. Величиною, складом носа и пером чернь очень похожа на утку нырка, то есть верхняя часть у них черного, а нижняя — беловатого цвета. Мне не удавалось много стрелять их; это хлопотно, потому что они всегда сидят на середине пруда, и надобно к ним подъезжать на лодке, чего я никогда не делал, да и птица того не стоит. Я бивал их только тогда, когда они случайно на меня налетали. Различия в перьях между селезнем и уткой я не замечал, но другие охотники сказывали мне, что селезень отличается большим отливом кофейного цвета, большею величиной и черным хохлом. Вообще эта утка пером не красива, но крепкого сложения; нос и лапы у ней точно такого же цвета и устройства, как у нырка, а пахнет рыбой меньше его. Если удастся подплыть в меру из-за камыша к стае черни, то можно убить одним зарядом до десятка.

Гоголи

 

 

Собственное имя гоголя часто употребляется в народе как нарицательное или качественное. Всякий русский человек поймет, когда скажут про кого-нибудь: «Экой гоголь!..» или «Смотри, каким гоголем выступает...», хотя гоголь никак не выступает, потому что почти не может ходить. Это уподобление основывается на том, что гоголи (равно как и гагары) очень прямо держат свои длинные шеи и высоко несут головы, а потому людей, имеющих от природы такой склад тела, привычку или претензию, которая в то же время придает вид бодрости и даже некоторой надменности, сравнивают с гоголями. Без особенного острого зрения можно различить во множестве плавающих уток по озеру или пруду, торчащие прямо, как палки, длинные шеи гагар и гоголей; последние еще заметнее, потому что они погружают свое тело в воду гораздо глубже всех других уток и шеи их торчат как будто прямо из воды. Гоголь — последняя и, по преимуществу, самая замечательная утка-рыбалка, и пища его состоит исключительно из мелкой рыбешки. Гоголь поменьше гагары и равняется величиной с утками средними, например с широконоской или белобрюшкой, но склад его стана длиннее и челнообразнее. Цвет перьев сизый, даже голубоватый, с легкими отливами; ноги торчат совершенно сзаду, лапки зеленоватого цвета, перепонки между пальцами очень плотные. Гоголь почти вовсе ходить не может и поднимается с воды труднее и неохотнее еще, чем гагара. Мне даже не случалось видеть во всю мою жизнь летающего гоголя. Нос у него узенький, кругловатый, нисколько не подходящий к носам обыкновенных уток: конец верхней половинки его загнут книзу; голова небольшая, пропорциональная, шея длинная, но короче, чем у гагары, и не так неподвижно пряма; напротив, он очень гибко повертывает ею, пока не увидит вблизи человека; как он скоро заметит что-нибудь, угрожающее опасностью, то сейчас же прибегает к своей особенной способности погружаться в воду так, что видна только одна узенькая полоска спины, колом урчащая шея и неподвижно устремленные на предмет опасности, до невероятности зоркие, красные глаза. В этом сторожевом положении гоголь удивителен! Как бы вы пристально на него ни смотрели, вы не заметите даже, когда и куда пропадет! Не заметите также, когда и откуда вынырнет. До такой степени он ныряет быстро. Даже слово «нырять» не годится для выражения гоголиного нырянья: это просто исчезновение. Для полного понимания изумительного проворства гоголя довольно сказать, что когда употреблялись ружья с кремнями, то его нельзя было убить иначе, как врасплох. Вместе со стуком кремня об огниво, брызнувшими от стали искрами, воспламенением пороха на полке, что, конечно, совершается в одну секунду,— исчезает шея и голова гоголя, и дробь ударяет в пустое место, в кружок воды, завертевшийся от мгновенного его погружения. Единственно волшебной быстроте своего нырянья обязан гоголь тем вниманием, которое оказывали ему молодые охотники в мое время, а может быть, и теперь оказывают, ибо мясо гоголиное хуже всех других уток-рыбалок, а за отличным его пухом охотник гоняться не станет. Видимая возможность убить утку, плавающую в меру и не улетающую от выстрелов, надежда на свое проворство и меткость прицела, уверенность в доброте любимого ружья, желание отличиться перед товарищами и, всего более, трудность, почти невозможность, успеха — раздражали самолюбие охотников и собирали иногда около гоголей, плавающих на небольшом пруде или озере, целое общество стрелков. Я помню в молодости моей много подобных случаев. Сколько крика, смеха, горячности, беганья и бесполезных выстрелов! По большей части случалось, что, не убив ни одного гоголя и расстреляв свои патроны, возвращались мы домой, чтоб на просторе досыта насмеяться друг над другом. Но иногда упорство преодолевало, и то единственно в таком случае, если на воде был захвачен один, много два гоголя, ибо тут надобно было каждому из них беспрестанно нырять. Бедная утка наконец выбивалась из сил, не могла держать своего тела глубоко погруженным в воде, начинала чаще выныривать, медленнее погружаться, и удачный выстрел доставлял победу которому-нибудь из охотников.

 

После рассказанного мною, казалось бы, должно заключить, что гоголи лишены способности летать, но некоторые, достойные вероятия, охотники уверяли меня, что видели быстро и высоко летающих гоголей. Притом откуда же они являются весною? Конечно, откуда-нибудь прилетают, хотя никто не видывал их прилета; они в начале мая вдруг оказываются на прудах и озерах, всегда в очень малом числе. Что же касается до того, что гоголь, окруженный охотниками, не поднимается с воды от их выстрелов, то, без сомнения, он чувствует опасность подъема по инстинкту, в чем и не ошибается: поднявшись с воды, он был бы убит в ту же минуту влет несколькими выстрелами. Если же случится подойти к воде из-за чего-нибудь, так, чтобы не было видно охотника, то застрелить гоголя весьма легко: он плавает на воде высоко, шея его согнута, и он пристально смотрит вниз и сторожит маленьких рыбок. Тогда выстрел убивает его, как простую утку.

 

Я пробовал стрелять гоголей тем способом, каким стреляют стоящую неглубоко в воде рыбу. Надобно принять в соображение угол падения дроби и метить не в самую рыбу, а несколько выше или ниже. Угол отражения дроби, всегда равный углу падения, будет зависеть от того, как высок берег, на котором стоит охотник, и как далека от него цель. Если берег совершенно плоек и расстояние не близко, одним словом, если угол падения будет очень остр, то дробь рикошетом взмоет вверх. Очевидно, что в этом случае надобно брать на цель ниже или ближе стоящей рыбы; если же берег высок и угол падения дроби будет выходить тупой, то дробь пойдет в воде под тем же углом вниз, следовательно, брать на цель надобно несколько выше или дальше. Заметив, что гоголь сначала ныряет прямо вглубь, а не в сторону или вперед, как другие утки, и потом уже поворачивает, куда ему надобно, я целил в нырнувшего гоголя, как в стоячую в воде рыбу, но успеха не было. Проворство его спасало. Острота зрения и слуха у гоголя изумительны: хотя бы он плыл спиною к охотнику, он видит, не оглядываясь, все его движения и слышит стук кремня об огниво.

 

Много раз входило мне в голову: не устроен ли глаз у гоголя особенным образом? Но по наружности ничего особенного не заметно. Я не нахаживал гоголиных гнезд, но нет никакого сомнения, что гоголь устраивает их в камышах над водою, как гагары, лысухи и, вероятно, другие породы уток-рыбалок, потому что гоголь более всех их лишен способности ходить. Гоголиные выводки я встречал часто и один раз видел, как гоголь-утка везла на своей спине крошечных гоголят, покрытых сизым пухом, и плыла с ними очень быстро. Я слыхал об этом прежде от охотников, но, признаюсь, не вполне верил. Невольно представляется вопрос: отчего бы и другим уткам не делать того же? Отчего именно гоголиной утке нужна такая особенность, тогда как гоголята проворнее всех других утят? Ко всему мною сказанному надобно прибавить, что гоголи встречаются всегда в небольшом числе и не везде, а только на водах, довольно глубоких и рыбных, и что различия утки от селезня в цвете перьев я никогда не замечал. Гоголи пропадают осенью очень рано. Мясо их нестерпимо воняет рыбой и на вкус горько и противно. Жирных гоголей я не видывал. В заключение повторю, что описанная мною утка есть настоящий гоголь со всеми его замечательными особенностями; называемые иногда большого и малого рода гоголями, утки-рыбалки — не что иное, как гагары.

Гага обыкновенная (Somateria mollissima)

 

 

Гага обыкновенная принадлежит к семейству утиных. Шея, спина и верхние кроющие перья крыльев — белые, нижняя часть спины и брюшко — черные; маховые и рулевые перья — буровато-черные. Самки серые. Область распространения ее чрезвычайно велика и охватывает весь север земли; в очень суровые зимы гага решается на перекочевку и переселяется к Северному морю или даже к Атлантическому океану.

 

Гага — настоящая морская птица. Она быстро плавает и ныряет на значительную глубину; по словам Гельбеля, она до 6 минут может оставаться под водой. Гаги высиживают лишь в довольно позднее время года, обыкновенно в июне или июле. Для этого они собираются вокруг маленьких островов; парочки отделяются от стаи и, переваливаясь с боку на бок, отправляются на сушу, чтобы отыскать подходящее для гнезда место. Там, где человек заботится об их размножении, он уже заранее делает различные приготовления, устраивая разные убежища, в которых птицы могли бы скрыться. На первых порах самец неизменно сопровождает самку во всех ее странствованиях и сторожит гнездо, пока самка несется; но по окончании кладки покидает подругу и улетает в море, чтобы соединиться с остальными самцами.

 

Самое гнездо свивается очень небрежно из тонкого хвороста, травы или соломы, но зато густо выстилается пухом. Кладка состоит из 6—8 яиц. Если самку не тревожить, то она каждое утро оставляет гнездо, бережно прикрыв яйца пухом, и летит на море для добывания пищи. По истечении 25—26 дней вылупляются птенцы, которые с первого же дня своей жизни проворно плавают, ныряют и довольно хорошо, во всяком случае лучше матери, бегают. Вообще у гаги сильно заметно влечение к материнским обязанностям: самки, высиживающие одна возле другой, нередко воруют друг у друга яйца и если соединяются вместе, то беспрекословно делят между собой заботы о воспитании детей.

 

Хотя гаги и составляют одно из главнейших богатств Крайнего Севера, но все же их далеко не везде берегут должным образом. В Норвегии умные владельцы «гагачьих островков» отбирают у гнездующих птиц несколько яиц и тем заставляют их положить больше обыкновенного числа; затем выжидают конца времени высиживания и лишь тогда собирают пух. Но не так поступают в Лапландии, Исландии, на Шпицбергене и в Гренландии: здесь не щадят ни птиц, ни яиц.

ОХОТА НА УТОК

 

Большей частью стреляют уток осенью, когда они уже собрались в стаи; тогда подстерегают их в известных местах и бьют из шалаша; иногда ловят силками или же подползают к ним на выстрел и, выждав, когда стая сберется как можно труднее, на один заряд из дробовика кладут более десятка; некоторые уральские промышленники как-то ухитряются и из винтовки стрелять по 2 и даже по 3 штуки.

Охота с круговой уткой

 

Круговая утка (сейчас подсадная* - прим. автора) получила свое название «круговой» от круга, на который ее сажают во время охоты; криковой же или кликовой она называется потому, что на охоте кричит, или кличет, подзывая к себе селезней. Отечеством и рассадником круговых уток считается Тула, почему лучшие криковые утки называются тульскими. Но всего более распространена эта охота, даже в виде промысла, в Пензенской губернии на Суре и Мокше, где иные зарабатывали до 100 руб. за весну. Пензенские круговые утки еще лучше тульских и ценятся здесь очень дорого. (За уток хорошей породы прежде платили по золотому.) Величиной круговая утка не менее кряковой, имеет одинаковое с ней оперение и произошла, вероятно, от помеси кряковой утки с домашней.

 

Приучение круговой утки производится так: когда утенок подрастет и вполне оперится, его стараются сделать как можно более ручным; для этой цели его часто берут в руки, оглаживают, кормят из рук и т. д. Затем приучают его к ногавке, которая делается очень просто: берут небольшой кусочек кожи и просверливают в оба края этой кожи по три дырочки: в верхнюю дырочку продевают шнурок, потом надевают ногавку на ногу утке и шнуруют крестообразно. Когда утка перестанет теребить носом ногавку, перестанет стараться сдергивать ее — одним словом, привыкнет к ней, тогда к ногавке привязывают бечевку и сажают утку на какую-нибудь лужу или на берег пруда, чтобы она привыкла к привязи, не тянулась и не вихляла себе ногу. После этого утку приучают садиться на кружок, употребляемый при этой охоте, и, наконец, когда она и этому выучится, ее обстреливают, чтобы она не пугалась выстрелов (сначала пистонами, потом холостыми зарядами), и берут на охоту. Перед охотой, за неделю или за две, утку необходимо выдержать в темноте, потому что она гораздо яровитее кричит, увидя свет после продолжительной темноты. Для выдержки уток в темноте, а кстати и для удобнейшей доставки их на место охоты, всего лучше запастись пещером, т. е. плотным лукошком с крышкой, сделанным из лыка. В такое лукошко свободно можно поместить двух уток. Лукошко может быть заменено плотной корзиной с крышкой.

 

Хорошая утка должна кричать почти без умолку, смотреть по верхам и усиливать свой крик при виде какой-либо птицы, а при приближении селезня должна вытягиваться, плавать и бить по воде крыльями. Чем старее и опытнее утка, тем лучше она для охоты.

 

Снаряд, употребляемый при этой охоте, весьма несложен, и каждый может легко устроить его сам. Он состоит из кола, вбиваемого в дно пруда или озера,— короче, в то место, где желают посадить утку во время охоты. На кол надевают кольцо, сделанное из толстой бересты, так как береста не тонет, а всплывает на поверхность воды; в него вставляется свернутая из гвоздя вертушка, к которой привязывается бечевка аршина в три длиною; вертушка вставляется для того, чтобы мешать бечевке закручиваться. С этой целью последнюю промасливают или, еще лучше, выдерживают сутки в разбавленном наполовину в масле картинном лаке и затем просушивают. Прилаженное таким образом кольцо надевается на кол и вращается на нем совершенно свободно; в противном случае, т. е. если кольцо будет вертеться туго, утка, привязанная за ногавку к бечеве, начнет завертывать бечеву вокруг кола и, вследствие этого стесненная в движениях, не будет в состоянии свободно плавать и прибьется к самому колу.

 

Потом берут деревянный, вершков пять в диаметре, круг с просверленным посередине небольшим отверстием, которым он и надевается на верхний конец кола, выходящий на поверхность воды. Внизу круг запирается железным прутиком; для этой цели кол под кружком просверлен насквозь, а в нижней части самого кружка, по обе стороны отверстия, ввернуто по одной петельке, какие обыкновенно употребляются для дверных крючков.

 

Пристроенный таким образом кружок не может свернуться и, надетый поверх берестяного кольца, мешает и последнему сняться с кола. Он служит для того, чтобы утка, взобравшись на него, могла отдыхать, когда ей надоест плавать по холодной воде. Без кружка же утка кричит плохо, потому что тянет себе ногу, стараясь выбраться на берег.

 

Ставится шалаш в начале весны, еще до прилета, чтобы птица скорее к нему присмотрелась и вовсе его не боялась. Место выбирается на берегу закраины озера, или болота, или какого-либо весеннего разлива, который должен быть неглубок и тих, чтобы охотник мог без особого труда достать убитую дичь длинной хворостиной или в больших сапогах и чтобы ее не уносило течением. Шалаш устраивается (заблаговременно) так: на избранном, по возможности сухом, месте, около какого-нибудь прикрытия — куста, дерева,— втыкаются крестообразно 4 или 6 хворостин, и верхушки их связываются мочалами; внутри этого остова шалаша на аршин от земли привязывается к хворостинам обруч: он служит распоркой остову и для прицела вместо сошки; затем остов обтыкают со всех сторон еловым лапником. Для того чтобы в шалашах не продувало, внутри его помещают стоймя пучки соломы, оставляя между ними небольшие отверстия для стрельбы. Для удобства сидения необходимо брать с собой в шалаш войлок, пропитанный жиром, или коврик. Некоторые делают шалаши из тростника, но такой шалаш неудобен тем, что очень шуршит и часто отпугивает птицу. Обыкновенно ружье заранее просовывается в приготовленное отверстие. Круговая утка сажается на воде, шагов за 15—20 от шалаша. Кол с кружком втыкают таким образом, чтобы кружок находился на поверхности воды.

 

Хорошая круговая утка, высаженная на воду, начинает немедленно кричать, и если поблизости есть селезень (кряковный преимущественно), то он немедленно летит на ее зов и, сделав круг, с шипением садится на воду, в более или менее значительном отдалении от утки; затем, оглядевшись, подплывает к ней. Большею частию селезни подлетают к утке поодиночке, и если можно не подбирать немедленно убитых, то охотник, не выходя из шалаша, может при хорошем лете, который чаще всего бывает в конце апреля, убить несколько пар, даже десяток селезней и более.

 

Охотятся с круговой уткой преимущественно ранним утром, иногда также под вечер, вообще зорями, в течение всего апреля месяца. В середине мая селезни, за исключением северных местностей, перестают идти на утку. Никогда не следует стрелять селезня, слишком близко подплывшего к круговой утке, так как тогда можно убить ее.

 

При стрельбе уток на воде, т. е. сидячих, надо руководствоваться следующими правилами. Если селезень сидит в 20—30 шагах, скрывают дулом все туловище птицы, держа цель у основания шеи. На 50—60 шагов закрывают дулом и самую шею. Если утка плывет от стрелка, целят в голову; если поперек, — надо метить в нос. Утку, бегущую по воде вугон, выцеливают, закрывая дулом голову; если она бежит поперек, — метятся несколько вперед носа.

Стрельба уток из шалаша на манок

 

За неимением круговой утки, охотятся из шалаша, подманивая уток, т. е. подражая их крику. На манок идут кряквы, серухи, шилохвости, широконоски и чирки; свиязей и нырковых уток можно бить только случайно. Каждая из вышепоименованных уток идет только на крик себе подобной. Самое низкое кряканье у кряквы; оно состоит из трех протяжных покрякиваний, большею частию следующих одно за другим с небольшими интервалами; самый высокий тон имеет кряканье чирка-коростелька. В магазинах продаются обыкновенно жестяные манки на крякву, но они хуже деревянных дудок, приготовляемых промышленниками. Последние, впрочем, всего чаще манят всяких уток в кулак, и для того, кто обладает музыкальным слухом, эта наука дается очень скоро. Большой палец сжатой (правой) руки несколько отгибается вниз, а указательный и средний прижимаются не очень плотно, так что образуется род конической трубки. Вход в трубку, т. е. мякоть большого и указательного пальцев, смачивается языком, и кулак подносится к губам, сложенным почти так, как при игре на охотничьем роге. При задувании получается звук, чрезвычайно похожий на кряканье утки. Так как оно двухтонное, то перемена тонов достигается откидыванием мизинца и двух соседних с ним пальцев.

 

Для того чтобы подманиваемые утки садились на воду поблизости шалаша, необходимы чучела. Настоящие перяные чучела, впрочем, мало пригодны по своей непрочности, так же как и чучела из папье-маше, продаваемые в ружейных магазинах. Всего целесообразнее деревянные, которые могут быть сделаны каждым столяром из двух скрепляемых на винтах частей: туловища и шеи с головою.

 

Для устойчивости туловище внизу плоско срезывается, а, кроме того, иногда здесь делается более или менее значительное углубление. Чучела эти, чтобы их не относило ветром, привязываются (в 5 — 10 саженях от шалаша) на бечевках к колышкам, камышу или другим предметам.

 

На озерах, больших прудах и болотистых речках, за неимением шалаша, можно довольно успешно охотиться с лодки, укрывая ее в густом (еще прошлогоднем) камыше, тростнике или в прибрежных кустах. Большею частию приходится, однако, маскировать лодку снопами камыша или тростника, которые привязываются с боков и на носу.

 

Стрелять уток на манок всего лучше по зорям, когда они летают, разыскивая корм и (селезни) самок. Заслышав кряканье летящей утки, надо немедленно манить ее — шагов за 300—500. Делают 2—3 отрывистых позыва и ждут последствий. Манить на близком расстоянии могут только очень немногие, так как, слыша фальшивые звуки, утки летят, не останавливаясь, далее. При удачном подражании утки, видя при том расставленные чучела, даже сворачивают, если летели стороною, а не на шалаш, но обыкновенно садятся на воду, несколько покружившись в воздухе, на более или менее значительном расстоянии от чучел, к которым затем подплывают. Убитых, если только их не уносит ветром или течением, лучше не подбирать, так как вновь прилетающие утки их не боятся.

Охота на уток и гусей с собакой

 

Отправляясь на охоту, охотник кроме ружья берет с собой собаку — простую дворняжку, но такую, которая бы, завидев птицу, не гоняла ее, и запас черного хлеба. Как только он увидит на какой-нибудь луже или речке уток, тотчас же ложится на землю, стараясь, чтобы утки его не заметили, вынимает кусок хлеба и маленькими кусочками начинает разбрасывать по сторонам. Собака, ожидая подачки, зорко следит за движениями хозяина и, лишь только кусок летит из рук последнего, стремглав кидается за ним и съедает; следующий кусочек охотник бросает в противоположную сторону, она опять за ним и съедает, как первый, и т. д. Между тем утки, увидав собаку, подплывают все ближе и ближе, не сводя глаз с нее, а охотник, если есть какие-нибудь закрытия вроде кочек или кустов, в свою очередь, подползает к ним все ближе и ближе, не переставая бросать кусочки хлеба, и, подползши к уткам на выстрел, выжидает удобного момента, т. е. когда утки сгруппируются в кучу, и делает выстрел, жертвою которого бывает обыкновенно не одна утка; бывают выстрелы, после которых собирают до 20 штук. Замечательно, что гуси с еще большим азартом плывут на собаку, и случается, что подплывают вплотную к охотнику, шагов на 10—20. Охота этим способом, если собака достает из воды убитых, очень добычлива.

Стрельба уток в камышах

 

Охота эта начинается со средины или конца июля, когда молодые утки поднимаются и небольшими станичками летают по озерам или заливам. Охотятся по вечерним и утренним зорям на лодке, становясь в ней в куст тростника или разъезжая около тростника по плесам. Утки налетают на охотника, носясь по озеру для отыскания корма или спугнутые выстрелом, или поднимаются из камыша при приближении лодки. Стрельба начинается вечером с закатом солнца и продолжается до глубокой темноты; утром же кончается часов в 7—8. В пасмурный день уток летает больше; тогда они раньше начинают летать вечером и позднее кончают утром и бывают много смирнее. Если утка подстрелена, а не убита наповал, то ее надо стараться сейчас же взять, иначе она непременно затаится, даже на чистом месте. Для этой охоты требуется ружье далекобойное, бьющее мертво и по возможности скорострельное. Такая охота может продолжаться до сентября, пока утки не собьются в большие стаи и не переселятся из камышей на середину озера, в открытые места.

Стрельба уток на перелетах

 

С конца, иногда с половины июля и до самого отлета утки с озер и больших прудов, служащих им дневным притоном, по вечерам летают кормиться на соседние хлебные поля и на свои места возвращаются только утром. Этой привычкою уток охотники пользуются для стрельбы их на перелетах, или, как многие выражаются, на тяге.

 

Для этого, заметив направление ежедневного вечернего полета утиных стай, а если приходится охотиться не наблюдав раньше местности, то выбрав место по направлению засеянных хлебами полей (в особенности гороха и гречи), охотник за полчаса до заката становится на берегу озера или даже на самом озере на какой-нибудь островок, тщательно спрятавшись в камыше, кусте, осоке, а при недостатке высокой растительности — обгородившись нарезанными ветвями, лицом к воде и на запад. Главное — стоять смирно, не шевелясь и не оборачиваясь, слушая и смотря в оба, и только тогда делать поворот и вскидывать ружье, когда стая приблизится в меру.

 

Тотчас после заката солнца начинается утиный лет: сперва небольшими стайками пускаются в путь чирки, затем следуют шилохвости и другие, а напоследок кряквы. Начало тяги и вообще лет зависят от ветра и предстоящей погоды. В лунные ночи утки летят очень поздно и притом низко, в холодный, ветреный вечер — раньше обыкновенного. Стая за стаей летит чрез охотника, и если он хорошо спрятан и сидит смирно, а погода тиха, место кормежки недалеко, то утки летят плавно и довольно низко, налетают вплотную и стрельба бывает добычлива. Лучшею погодою для этого рода охоты следует считать тихий, серенький вечер с низко нависшими тучами и даже мелким дождиком, но стрелять тогда труднее за темнотою; в сильный же ветер лет плохой, непродолжительный и на перелет лучше не ходить, а если уже случится идти, то становиться следует лицом против ветра. В очень ясные дни лет бывает хорош, но утки летят высоко и быстро и яркая заря своим обманчивым светом портит стрельбу.

 

Идя на утренний перелет, нужно прибывать на место затемно и становиться лицом не к воде и не на запад, а к полям и востоку, иначе утки, возвращаясь с кормежки, будут налетать невзначай сзади.

 

Стрелять на перелетах нужно дробью крупной, не ниже №5—6 русского или 3—4 английского счета (ибо утка крепка на рану, а подбитые большею астью пропадают для охотника), стараясь бить птицу, пропуская через себя (вугон) или вперехват, но отнюдь не навстречу (т.к.- дробь легко скользит по плотному утиному пуху и ее жирному перу). Без особенной надобности не выходят из своей засады.

Осенняя стрельба уток

 

В сентябре местовые (не нырковые) утки мало-помалу перестают летать на поля и охота на перелетах редко бывает удачна. В этом месяце обыкновенно начинают показываться на озерах, больших прудах, речных заводях, а также на взморье пролетные стаи уток: сначала обыкновенных пород, позднее — нырковых, то есть гоголей, чернетей, турпанов и другие. Всего удобнее бывает охотиться за утками, когда у берегов находятся более или менее широкие камышовые заросли, не препятствующие езде в челноке и облегчающие скрадывание с подхода. При охоте в камышах необходимое условие, чтобы костюм не был темного цвета; всего лучше одеваться в желтые верблюжьи кафтаны, подходящие под цвет уже пожелтевшего камыша. Подъезжать в лодке можно вдвоем или в одиночку, но непременно против ветра, иначе утки услышат шуршание и будут слетать преждевременно. Вообще в тихую погоду охота с подъезда почти невозможна. В таком случае выгоднее одному охотнику засесть за куст или какое другое прикрытие, а другому в лодке подгонять стаю на выстрел. Подгонять всего лучше к концу осени и нырковых уток, неохотно поднимающихся с воды. Свиязь тоже охотно идет плавом от лодки. В ветреную погоду и в удобной местности можно охотиться на уток с подхода или скрадом, особенно если осень теплая и в данной местности много водяных (зеленых) лягушек, перед дождем и около полудня держащихся на поверхности. Утки очень любят лягушек и так бывают заняты их ловлею, что мало обращают внимания на охотника.

 

Всего добычливее бывает стрельба уток из заблаговременно устраиваемой искусственной засады. На всякой воде, посещаемой утками, находится есколько мест, особенно ими любимых, а потому если здесь сделать какое-либо укрытие, то можно стрелять пролетных уток почти каждую вечернюю и утреннюю зори. Засада может быть постоянная и переносная, береговая или устраиваемая в камышах, на воде — смотря по местности и отчасти породам уток. Для уток, не любящих глубокой и открытой воды, обыкновенно устраивается на берегу, большей частью на мысочке, обращенном к западу, постоянный шалаш (из хвороста, камыша или кустарника, иногда с сеном). Весьма важно, чтобы вода близ шалаша была мелка и травяниста; такие места охотнее посещаются обыкновенными породами уток, да и доставать убитых можно нередко без помощи челнока. Впрочем, надо иметь в виду, что в холодную погоду все утки стремятся в укромные травянистые места, а в теплую — охотнее садятся на открытые. Весьма важно, чтобы охотник, прежде чем засесть в шалаш, не бродил бы по берегу зря, особенно по воде, так как утки, видя примятую засветло траву и муть, пролетают мимо. Напротив, там, где нежелательно, чтобы садились утки, особенно на небольших озерах, весьма полезно обойти кругом почти все озеро и нарочно замутить воду.

 

На больших озерах и на взморье вообще для стрельбы нырковых уток засада устраивается на воде различным образом. Проще всего, вдвинув челнок в край камыша, натыкать за борта снопики нарезанного камыша и тростника. Некоторые делают заблаговременно на облюбованном месте род плетня из камыша, скрепляя его дощечками и оставляя в нем отверстия для наблюдения и стрельбы и укрепляя эти плетни на воткнутых в дно кольях или же в плавучих бревнах; другие берут с собою колья и, воткнув их кругом лодки, надевают на них снопики камыша. Наконец, в Кронштадте некоторые охотники делают ширмы на трех-четырех 5—6-аршинных (3,5—4 м) нетолстых бревнах, которые скрепляются сбоку петлями. Такую плавучую ширму можно взять на буксир и отвести куда надо, ввести в нее челнок и замкнуть его со всех сторон.

 

Местами, особенно когда садятся в засаду засветло, выставляют чучела. Все утки весьма охотно к ним подсаживаются или по крайней мере сворачивают к ним и опускаются ниже, что дает возможность стрелять их влет. Чем больше будет выставлено чучел, тем лучше. Всего удобнее деревянные чучела; во всяком случае их необходимо привязывать.

 

В большинстве случаев стреляют из засады вечерними или утренними зорями; утром охотиться удобнее, потому что меньше утрачивается тяжелораненых уток и их скорее можно отыскать. Следует заметить, что при охоте с лодки необходимо подбирать подстреленных, тем более что приходится здесь иметь дело с ныряющими и далеко уплывающими утками; стреляя же из шалаша и с берега, напротив, лучше не выходить, особенно засветло и на мелководье: убитые и лежащие на воде утки, если только не могут быть унесены ветром от берега, а также подранки привлекают новые стаи и иногда побуждают снявшихся после выстрела вернуться обратно. Пока светло, надо укрываться в шалаше как можно плотнее, но чем более темнеет, тем больше его можно раскидывать и, наконец, можно стоять совсем начистоту.

 

Обыкновенно стреляют на засидках сидящих на воде уток, но нередко вторым выстрелом, а также, когда они ловко налетают, перед тем как садиться, на охотника, приходится бить влет. Самое важное, чтобы утки находились на заре, т. е. на самом светлом фоне неба, почему в пасмурную погоду стрелять вечером трудно, даже с различного рода маячками, т. е. приспособлениями для ночной стрельбы.

Календарь

 

Январь.В Крыму зимуют гоголи, хохлатые и сероспинные чернети, пеганки, вероятно, и другие утки; в Закавказье также шилохвости (в большом количестве, преимущественно самцы), широконоски, чирки-коростельки, подматерки, савки, большие крохали и лутки, лайки (большей частью в северной части Каспия); пеганки, в небольшом числе красные утки и белоглазые чернети. Турпаны и сероспинные чернети зимуют больше на озере Гокча. Кряковные утки зимуют частью и во многих других местностях Южной России. В конце месяца в Закавказье начинается иногда обратный пролет на север некоторых уток, преимущественно крякв и чирков-коростельков.

 

Февраль.С первых чисел в Закавказье и Крыму начинается прилет (и отлет) крякв, немного позднее — чирков; на морцах южной части Каспия показывается много свиязей. Широконоски, красноголовые чернети держатся на юго-восточном Кавказе до конца февраля, и в это же время начинается здесь пролет белоглазых чернетей и отлет гоголей, красных нырков и крохалей. В первой половине или в середине показываются в Молдавии кряквы, чирки и некоторые черневые утки; в середине здесь начинается большой пролет свиязей, а в южных, юго-западных и юго-восточных областях прилетают кряквы (гоголи в юго-восточных показываются ранее). Во второй половине или в конце — валовой прилет крякв и начало пролета чирков на всем юге; в южных губерниях показываются хохлатые чернети (гоголи); в юго-восточном Кавказе — чирки-трескунки, а в западных и северо-западных областях — первые кряквы.

 

Март. Кряква. В начале месяца: валовой пролет в южных и юго-западных областях (в Молдавии уже несется), и обыкновенно показываются первые кряквы в средних черноземных и в северо-западных областях. Около середины (вообще со вскрытием рек) валовой пролет в юго-восточных областях, по-казываются в центральных — подмосковных — и в восточных областях (больше во 2-й половине). В последних числах на всем юге (иногда в западных и северо-западных областях) садятся на яйца; в верхневолжских и северо-восточных областях, изредка в северных, начинается прилет.
Полуматерка. Прилетает 3—4 днями позднее крякв; в центральных черноземных — в середине, в подмосковных — в конце.
Шилохвость. В начале месяца валовой пролет в Закавказье и на юге России; в середине — в юго-западном крае. В средних черноземных областях показывается около 15-го числа; в восточных — во второй половине; в Подмосковье (иногда) — в последних числах.
Чирки. Прилетают почти одновременно с шилохвостями: в юго-западных областях — во второй половине; в средних черноземных и восточных — в конце; в Подмосковье — очень редко. Чирки-трескунки показываются всегда на неделю ранее чирков-коростельков.
Свиязь. Пролетная показывается на юге в начале месяца; в юго-западных областях — в середине; в центральных черноземных — в конце.
Широконоска. На юге показывается со средины; в юго-западных и средних черноземных областях — во второй половине. В конце месяца в юго-восточном Кавказе спаривается.
Гоголь. Прилетает одновременно или даже несколькими днями ранее крякв (в юго-западных областях только в первых числах).
Красноголовая чернеть. В конце месяца показывается в юго-западных (и южных, юго-восточных) областях.
Хохлатая чернеть. В средних черноземных появляется в 20-х числах; южнее,— без сомнения, ранее.
Крохали. Прежде всех показывается луток — одновременно с кряквами или немного позднее; потом большой крохаль и затем хохлатый крохаль. В средних черноземных лутки и большие крохали прилетают большей частью около средины; в средних и восточных — в конце.

 

Апрель. Кряква. В начале месяца на всем юге и западе (кроме Прибалтики) все сидят, а в средних черноземных и на Украине начинают садиться на яйца. В восточных и средних областях валовой пролет до середины месяца, садятся с 20-х чисел; в более северных и в северо-восточных большей частью прилетают в начале, в средине валовой пролет, в конце начинают садиться; в северных прилет в первой половине, валовой пролет в последней трети.
Полуматерка. В восточных и средних областях пролет большей частью в начале; в конце начинает садиться на гнезда. В более северных показывается не ранее первых чисел, а на севере даже в конце месяца.
Шилохвость. В юго-западных регионах пролет продолжается до середины; в средних черноземных главный пролет в начале месяца; в Подмосковье и северо-восточных областях первые прилетают большей частью в начале, а во второй трети — валовой пролет, когда местовые уже спарились. На севере обыкновенно прилетают во второй половине.
Чирки. В юго-западных областях пролет продолжается до середины, и в конце все трескунки сидят на гнездах; в средних черноземных — только некоторые. В восточных и подмосковных прилетают обыкновенно в первых числах; в более северных и в северо-восточных областях всегда в первой половине или в середине, а на севере даже в конце. Коростельки вообще прилетают позднее трескунков.
Свиязь. В юго-западном крае в первых числах пролет еще продолжается, а в средних черноземных иногда только начинается; в Подмосковье, Прибалтике и восточных областях пролетные свиязи показываются в первой трети; в северо-восточных — во второй, а на севере — в 20-х числах.
Широконоска. В средних черноземных прилет и пролет иногда с первых чисел; в Подмосковье и восточных областях — не ранее начала месяца, а в северо-восточных — в первой половине; на севере первые широконоски появляются в конце.
Гоголь. Пролет (на больших озерах и реках) продолжается повсеместно почти весь месяц; в восточных и северо-восточных областях валовой начинается большей частью с средины; в более северных регионах, а иногда в северо-восточных первые гоголи показываются в первых числах, а на севере — не ранее середины.
Красноголовая чернеть. В юго-западных областях в начале месяца пролет еще продолжается; в средних областях появляется в первой половине; в северо-восточных — в середине и до конца месяца летает стаями.
Хохлатая чернеть. В юго-западных регионах показывается в начале месяца; в восточных областях и Прибалтике иногда в начале, но большей частью в середине, как и в северо-восточных, и пролет продолжается до конца месяца.
Белоглазая чернеть. На юго-западе и на всем юге прилетает в начале; в средних областях показывается около 15-го.

 

Май. Кряква. В первых числах на юге и западе все уже вывели утят и перебираются из болот на пруды, озера, камышистые речки и речные заливы; в северо-западных и центральных черноземных — ранние выводки. В средних и северо-восточных областях первые утята замечаются около середины; в восточных — немного ранее; в верхневолжских — со второй половины. На севере садятся на яйца около второй половины. С выводом утят селезни перестают идти на круговую утку и линяют.
Полуматерка. Выводит неделею или двумя позднее кряквы.
Шилохвость. В северо-восточных областях (на юге Пермской области) садится на гнезда около средины: в средних (редко) и восточных — немного ранее, а в северных (также в Петербургской области) несется во второй половине.
Чирки. В юго-западных (и южных) начинают выводиться около половины; в средних черноземных областях — около 20-х чисел. В Подмосковье и восточных областях садятся на яйца в начале или в первой половине; в северо-восточных — около середины; в верхневолжских (и Петербургской) областях — во второй половине. На севере чирки (оба) прилетают только в начале месяца или в первой половине и садятся в исходе. Коростельки гнездятся (в средней, северной и северо-восточной России) неделею или двумя позднее трескунков.
Свиязь. В центральных областях выводит редко; в северных и северо-восточных валовой пролет продолжается еще в первых числах, а местовые свиязи садятся на яйца около середины или последней трети.
Широконоска. В средних, северо-восточных (южная половина Пермской) областях и Прибалтике начинает высиживать около половины месяца. На севере иногда прилетает только в первых числах.
Гоголь. В северо-восточной, иногда и в северной России садится на яйца (в дуплах) в конце месяца.
Красноголовая чернеть. В юго-западных областях начинает высиживать (по Кесслеру) в конце месяца, но, вероятно, ранее. В северо-восточных в начале месяца разбивается на пары и в последних числах некоторые уже сидят. На севере прилетает около середины и во второй половине.
Хохлатая чернеть. На севере появляется в половине месяца.
Белоглазая чернеть. В юго-западном крае садится на гнезда в конце (вероятно, ранее). На севере прилетает во второй половине.
Сероспинная чернеть. На севере прилетает около середины месяца.
Турпаны. В средних областях большой турпан показывается (на пролете, в небольшом числе) в начале месяца; также в северо-восточных; и в середине валовой пролет; на севере прилетает около 15-го. Малый турпан появляется на пролете в Прибалтике, также в средних (в небольшом числе) и северо-восточных (в большом количестве) областях, большей частью в начале месяца.
Крохали. На севере лутки прилетают в первой половине; средние крохали — в первой трети. В Прибалтике большой крохаль садится на яйца (8—12) в начале месяца; в северо-восточных областях — во второй трети, почти одновременно со средним; луток же начинает высиживать во второй половине, почти в одно время с гоголем, который часто несется в то же дупло и потом, выгнав лутка, высиживает и свои, и чужие яйца.

 

Июнь. Кряква. Селезни линяют (в средних областях в конце месяца выпадают маховые перья). На юге, иногда в северо-западном крае во второй половине многие выводки уже летают; полуматерки — в конце.
Шилохвость. В начале месяца выводит в средних (где довольно редка) и в северо-восточных областях (на юге Пермской). В верхневолжских — немного позднее.
Чирки. В более южных местностях (трескунки) в конце месяца на взлете и иногда летают; в средних и северо-восточных областях выводятся почти одновременно с шилохвостями; коростельки большей частью около половины месяца.
Свиязь. В северо-восточных областях начинают выводить с первых чисел, но обыкновенно в средине и даже во второй половине, как на севере.
Широконоска. В средних областях, на юге Пермской и в Прибалтике выводит детей нормально в середине месяца.
Гоголь. В северо-восточных областях молодые начинают выводиться в середине, на севере — во второй половине месяца.
Красноголовая чернеть. В северо-восточных (и средних) областях садится на яйца в первых числах и выводит в 20-х.
Хохлатая чернеть и большой турпан. Садятся на гнезда почти одновременно в северо-восточных областях (также в Прибалтике, где турпаны гнездятся на островах Балтийского моря) во второй половине. Гнезда но болотистым берегам лесных рек и речек (хохлатая чернеть) или озере (турпан). Самцы турпанов держатся на открытой воде большими стаями, а в конце месяца или в начале июля скрываются в камыши для линьки.
Крохали. В северо-восточных областях и на севере выводят около середины или во второй половине. В Пермской области выводки лутков и больших крохалей держатся преимущественно на больших озерах, выводки средних — на реках.

 

Август. Кряква и полуматерка. Перелеты на жнива продолжаются почти повсеместно весь месяц. Селезни начинают получать брачный наряд. В конце собираются в большие стада и показываются иногда пролетные.
Шилохвость. Местовые собираются в большие стаи; в средних и северо-восточных областях иногда в конце месяца слетают на большие реки и озера или подаются к югу. В восточных областях начинается пролет.
Чирки. Собираются в стаи.
Свиязь. В средних, северо-восточных и восточных в середине или в 20-х числах показываются пролетные большими стадами. Держатся на больших реках и озерах.
Широконоска. В конце месяца показываются пролетные на юге (в юго-западных областях).
Гоголь. Местовые в северных и северо-восточных областях собираются в стайки и держатся на большой воде. В конце месяца показываются пролетные.
Хохлатая чернеть. В северо-восточных областях молодые поднимаются в середине месяца и в последних числах начинают подаваться на юг. В средних областях пролетные показываются в конце месяца.
Турпан. В середине или во второй половине месяца поднимается; в средних черноземных областях (в Воронежской) первые пролетные турпаны замечаются в последних числах.
Крохали. В конце месяца начинается пролет лутков на севере и в северо-восточных областях. Стрельба уток (преимущественно кряковых) на перелетах, иногда на кликовую, также из шалаша на берегу озер. Охота на озерах с хистом (на Дону).

 

Сентябрь. Кряквы. Со второй трети на севере начинается валовой отлет; в северо-восточной и иногда в средней России — в конце. Около 15-го числа показываются пролетные в Подмосковье, а в последних — в средних черноземных. Линька селезней. Держатся большими стадами на открытой воде, больше на озерах. В восточных областях перелеты на яровые жнива продолжаются иногда до конца месяца.
Полуматерка. В более северных местностях скрывается в последних числах; в средних и северо-восточных областях пролет со средины; в черноземных — в конце месяца.
Шилохвость. В первой половине окончательно слетает в средних и северо-восточных областях, хотя на севере держится до конца месяца. В восточной России пролет оканчивается в последних числах; в юго-западной (и южной) в середине только начинается.
Чирки. На севере и северо-востоке валовой пролет начинается с первых чисел и в конце сентября все скрываются; в центральных областях начинают отлетать с половины месяца.
Свиязь. На севере улетает в конце месяца; в восточных и северовосточных летит в большом числе весь сентябрь; в средних валовой пролет (почти вылинявших) начинается во второй половине.
Широконоска. На севере и северо-востоке исчезает около 15-го, в средних областях — во второй половине. Пролет в юго-западных областях и на юге продолжается весь месяц.
Нырковые утки. В конце сентября улетают на север все гоголи, хохлатые чернети, турпаны и черные утки. В северо-восточных областях сначала отлетают хохлатые чернети; позднее красноголовая чернеть и затем гоголь, большие турпаны. На Зауральских степных озерах собираются в большие стаи. В средних около 15-го валовой пролет хохлатых чернетей; немного позднее показываются пролетные сероспинные и красноголовые чернети, а в конце показываются черные утки и большие стаи гоголей. В более южных местностях валовой пролет, вероятно, начинается неделей-двумя позднее.

 

Октябрь. Кряква. На севере последние скрываются в первых числах; в верхневолжских и северо-восточных областях — около середины. В центральной и восточной России валовой пролет и отлет продолжаются всю первую половину и во второй остаются немногие. В средних черноземных отлет начинается во второй половине. На всем юге в конце месяца валовой пролет. Селезни в конце месяца получают весеннее перо.
Полуматерка. Скрывается несколько ранее крякв; в средних и северо-восточных (на юге Пермской) областях — во второй трети; в восточных и юго-восточных — в 20-х числах или в исходе месяца. В юго-западном крае валовой пролет начинается со средины месяца.
Шилохвость. В юго-западном крае и на юге летит до конца октября.
Чирки. В средних областях последние трескунки исчезают в первых числах, коростельки — немного позднее (иногда в середине). В северных черноземных чирки встречаются до 10—15 числа; в восточных — почти до конца месяца. В юго-западном крае валовой пролет продолжается весь октябрь.
Свиязь. В центральной России в первых числах встречается в небольшом числе; в восточной летит почти до середины, а на юге — до конца месяца.
Нырковые утки. Пролет нырковых уток повсеместно, кроме северо-востока и севера, продолжается весь месяц. Держатся на больших реках и озерах. В средних областях прежде скрываются белоглазые чернети (вообще редкие); затем пролетают (во второй трети) красноголовая и сероспинная чернети, наконец (в последней трети) хохлатая чернеть; гоголи встречаются в большом количестве до конца месяца. Турпан и черная утка летят здесь в первых числах, или, как и лайка, называемые кавыками, около середины. В северо-восточных областях (на больших озерах Пермской) турпаны и гоголи встречаются иногда большими стаями до второй половины октября. В восточных — все черные утки держатся весь месяц. В северо-западных тоже, только черные утки показываются в исходе октября.
Крохали. В северо-восточных областях встречаются только до средних чисел (преимущественно лутки). В средних областях и Прибалтике лутки летят и всю первую половину, но в конце их уже не видно; средний крохаль показывается обыкновенно в первых числах, а валовой пролет больших начинается со средины. В восточных областях большие и средние крохали начинают лететь большей частью в конце. Стрельба уток из шалашей и скрадом. В конце месяца иногда начинается стрельба на полыньях (из шалашей).

 

Ноябрь. Кряква. В средних областях встречается (годом) в небольшом количестве до первых чисел; в восточных иногда до середины, а в северо-западных — до конца ноября. На всем юге держится до половины месяца; в Молдавии, Крыму и в Закавказье валовой пролет весь ноябрь.
Полуматерка, чирки и шилохвость. Встречаются на юге еще в начале месяца, а в Закавказье пролет шилохвостей в конце ноября только начинается.
Нырковые утки. В средних областях в первых числах встречаются только гоголи, турпаны, черные утки; последние остаются иногда до середины (на полыньях). В восточной России, как и в Прибалтике, кроме этих видов, остаются до середины ноября белоглазые и красноголовые чернети. На берегах южного Каспия эти чернети показываются только в исходе месяца. В юго-западной России белоглазые чернети скрываются только в первой половине, а гоголи и другие нырковые утки остаются вплоть до замерзания рек.

 

Декабрь. В юго-западных областях кряквы встречаются иногда в начале; в Молдавии — в середине декабря. Местами, преимущественно в южных местностях, в теплые зимы некоторые особи зимуют на теплых ключах. В Крыму и Закавказье многие утки зимуют.
Гоголь в Закавказье появляется с декабря (большей частью молодые и самки). Главный пролет крохалей в Закавказье (иногда даже в Астрахани) бывает также в декабре.

Рецепты блюд из уток

Суп-шурпа из утки

 

Тушку разделывают на 5—6 кусков. Репчатый лук, морковь, свеклу, картофель нарезают мелкими кубиками. В чугунный казан или подобную посудину наливают растительное масло и разогревают на огне, кладут туда куски утки и поджаривают до золотистого цвета. Добавляют репчатый лук и тоже обжаривают до золотистого цвета. После этого кладут морковь, свеклу, редьку и тушат, помешивая, на медленном огне 20— 25 мин. Затем содержимое заливают водой и варят около часа. За 15—20 мин до готовности мяса суп солят по вкусу, кладут картофель, лавровый лист, черный молотый перец. Как только картофель будет готов, казан снимают с огня и добавляют немного нашинкованного укропа и петрушки. На 1 кг утки — 100 г растительного масла, 3—4 средние головки репчатого лука, 2—3 морковки, небольшая свекла, 500 г картофеля, укроп, петрушка.

Дикая утка, запеченная с капустой

 

Кочан свежей капусты варят в соленой воде до мягкости. Сваренную с белыми кореньями утку режут на мелкие части, помещают в жаровню или кастрюлю, обкладывают капустой, посыпают сухарной крошкой, заливают соусом и запекают в духовом шкафу. Для приготовления соуса в небольшом количестве масла обжаривают до коричневого цвета 2—3 столовые ложки пшеничной муки, добавляют 1/2 стакана бульона и 1/2 стакана сока смородины. К готовой утке можно подать жареный картофель.

Нырковые утки, запеченные на вертеле

С нырков снимают кожу с перьями, очищают тушки от подкожного жира и маринуют 12—24 ч или выдерживают в холодной воде. Тушки закрепляют на вертеле, внутреннюю полость начиняют маринованными грибами, положив туда мелкие кусочки сала или ложку сливочного масла. Вместо грибов можно использовать дикие или садовые яблоки, сливы. Тушки обертывают тонкими ломтиками свиного сала и обматывают толстыми нитками или шпагатом. Запекают над углями костра, сначала до образования корочки на более сильном огне, потом — на умеренном около 1 ч, не допуская подгорелостей. На 1 нырка: 200—300 г начинки (маринованных грибов, фруктов, ягод), 100—150 г сала. Этим способом можно приготовить крякву, чирка, лысуху. С кряквы, чирка, гоголя и красноголового нырка кожу можно не снимать

Жареная маринованная утка

 

Готовят маринад из расчета на 0,5 л столового уксуса одна столовая ложка (с верхом) соли. Мелко шинкуют морковь, петрушку, луковицу и перемешивают, добавляют красного перца (по вкусу), 7 — 10 лавровых листьев, чайную ложку гвоздики, чеснок, корицу. Смесь погружают в столовый уксус, размешивают, кипятят и остужают. Тушку утки (с отделением ног, головы и крыльев) кладут на 2—3 часа в маринад. Свиной соленый шпик (100 г) нарезают узкими полосками (величиной со спичку) и шпигуют тушку, если она нежирная. Утку жарят на противне или в утятнице до готовности, добавляя при необходимости сливочное масло. Перед подачей к столу приготовляют соус: берут две чайные ложки масла, в котором жарилась утка, всыпают ложку белой муки, разводят двумя стаканами бульона, дают вскипеть, кладут 10—12 небольших маринованных грибов и кипятят, добавив соли и перца по вкусу.

Суп с пшеном из дикой утки

 

Утку разрезают на части, помещают в котелок, кладут 1—2 головки лука, заливают водой. Котелок вешают над огнем. Когда вода закипит, всыпают промытое пшено, добавляют лавровый лист, соль по вкусу и варят до готовности.

НАЗАД	ОГЛАВЛЕНИЕ	ВПЕРЁД